Верительные грамоты Шармилы Тагор
Поклонники индийского кино давно привыкли к виду этой странной отпечатанной на типографском станке картинки, похожей на сертификат с несколькими свободными полями, заполненными черной ручкой, предваряющей демонстрацию всякого индийского фильма. Еще она весьма напоминает лицензионную марку, какие клеят на бутылки с алкоголем и пачки сигарет, - по сути, ею она и является: разрешительным удостоверением, означающим что Центральная Индийская Комиссия по киноцензуре разрешила к показу данный фильм в его данном виде, не обнаружив в нем ничего, что бы противоречило моральным кодексам индийского общества, или, убедившись, что авторы внесли предложенные Комиссией изменения. В нижнем углу сертификата непременно стоит личная подпись нынешнего Председателя Комиссии. Последние четыре года этот росчерк представляет собой автограф легендарной кинодивы 1960-1970-х годов Шармилы Тагор. Заняв важный пост, актриса отнюдь не стала свадебным генералом при Комиссии: ее правление ознаменовалось серией побед на пути либерализации индийского кино, и это только начало - не проходит месяца, чтобы госпожа Тагор не пустилась в жаркие и острые дебаты по вопросам, что можно и чего нельзя показывать в кино, с ведущими политиками и представителями общественных движений Индии. При этом последнее решающее слово неизменно остается за ней. Кто бы мог ожидать подобного от той Шармилы (в переводе это имя означает «скромница»), какой мы впервые увидели ее 40 лет назад в фильме «Анупама» (Anupama, 1966) - застенчивой девушки с ямочками на щеках, которая разговаривала с цветами и птицами, но на людях стеснялась обронить и слово, и даже во время телефонного разговора только молча кивала в ответ...
Будущая блюстительница морального облика Болливуда, от решения которой зависит, насколько развязно поведет себя в следующем фильме Амитабх, насколько перчеными будут шутки Шахрукха и насколько откровенным - наряд Айшварьи, появилась на свет за 9 месяцев до обретения Индией независимости, 8 декабря 1946 года в Хайдарабаде. Сказать, что она родилась в творческой семье - значит, сильно преуменьшить то значение, которое имел род Тагоров для расцвета индийской культуры в годы борьбы страны за освобождение от английских колонизаторов и формирования самосознания индийцев как нации. Дед Шармилы, признанный бенгальский художник Гаганендранат, приходился племянником по отцовской линии Лауреату Нобелевской премии Рабиндранату Тагору, поэту, писателю, композитору, индийскому «Человеку эпохи Возрождения». Не нужно специально интересоваться индийской культурой, чтобы знать это имя, которое называют исключительно в одном ряду с такими титанами, как Леонардо да Винчи и Лев Толстой; всё же подавляющая часть россиян знает его творчество прежде всего по поэтическим строкам, на которые положена знаменитая песня из советского фильма 1981 года «Вам и не снилось».
Принадлежность к роду Тагоров стала первым мостком к миру кино, в который Шармила ступила, когда ей было всего 14 лет. Дело в том, что в 1940-ом году студентом основанного Рабиндранатом Тагором Университета Вишва-Бхарат стал юный и непоседливый бенгалец по имени Сатьяджит Рей, буквально из-под плетки матери оставивший свой богемный образ жизни в интеллектуальной Калькутте ради учебы под патронажем Тагора. Однако любознательный и одаренный студент мгновенно снискал расположение 80-летнего великого старца, который за несколько недель до своей смерти, последовавшей в августе 1941-го, оставил Сатьяджиту автограф: «Я объездил весь мир для того, чтобы увидеть горы и реки. Я потратил уйму денег, совершая очень длинные поездки. Я видел всё, но я не заметил каплю росы на маленьком листочке травы около моего дома...». Для Сатьяджита эти строки стали своего рода завещанием. В середине 1950-х он обратится к кинорежиссуре. Ив одном из первых и самых знаменитых своих фильмов «Мир Апу» (Арur Sansar, 1959) снял юную родственницу своего учителя, с семьей которого поддерживал тесную связь, - Шармилу.
Она играет сельскую девушку-подростка по имени Апарна, которую, по индийскому обычаю, выдают замуж за человека, которого она и в глаза не видела. Однако в первый же день предшествующих свадебному обряду церемоний обнаруживается то, о чем не подозревали даже давшие согласие на брак родственники Апарны: ее будущий жених - умственно отсталый. Такого «счастья» дочери никто не желал - однако суеверные жители деревни уверены и в том, что если Апарна не выйдет замуж до отпущенного звездами срока, она навсегда останется старой девой. Из симпатии к девушке и по просьбе ее двоюродного брата, в качестве друга которого он приехал из Калькутты посмотреть на сельский свадебный обычай, ее берет в жены молодой горожанин Any. Далее в холостяцкой квартире Any разворачивается деликатная история распускающихся, подобно бутону, благодарности, взаимного доверия и любви двух юных незнакомцев, которая, увы, оборвется смертью Апарны при родах их сына. «Что в твоих глазах?» - спросит на прощанье Any, когда его жена отправится в родную деревню донашивать ребенка. «Каджал» - смеется героиня Шармилы. Каджал - имя их будущего ребёнка , но и, в переводе, - сурьма, краска для век. В этом фильме Рей проведет вокруг глаз дебютантки обильные и бесконечные черные стрелки, которые станут первым фирменным знаком Шармилы, названной через десять лет после премьеры «Мира Апу» «иконой стиля» в бомбейском кино.
Если во второй половине 1950-х первое знакомство советских людей с Индией и ее кинематографом состоялось в первую очередь благодаря социальным мелодрамам Раджа Капура и Бимала Роя, то Америка и Англия заново открывали для себя душу вчерашней колонии через деликатные и поэтичные кинообразы Рея. Его ленты гремели на весь мир, собирая щедрый урожай международных кинопремий. Вместе с ними распространялась и слава о Шармиле. Уже 16-летней девочкой, после нью-йоркской премьеры следующего фильма Рея «Богиня» (Devi, 1960), где она сыграла новобрачную, которую набожный свекор убедил, что она является земным воплощением богини Кали и довел таким образом до безумия, Шармила удостоится от влиятельной американской кинокритика Паулин Кейл комплимента: «Юная мисс Тагор изысканна и безупречна - слово, которое, как Вы знаете, я употребляю только в случае самой крайней необходимости». Действительно, Кейл не бросалась комплиментами зря: единственной американской кинозвездой, которая удостоится от нее пожизненного патронажа, станет Барбра Стрейзанд. В год премьеры «Богини» 18-летняя Стрейзанд носит черные
водолазки, ходит в компании битников по просмотрам высокохудожественных зарубежных фильмов и натыкается на выполненную самим Реем афишу «Богини»: лицо Шармилы, разделенное светотенью пополам, с густо подведенными сурьмой глазами, венчающимися на внешней стороне лица длинными и жирными стрелками, розовая помада, подчеркивающая форму пухлых и длинных губ, забранные назад по линии мочек ушей волосы и продолжающиеся до середины щек металлические серьги с подвесными камнями. Именно этот стиль возьмет на вооружение Стрейзанд - будущая главная дива мировых эстрады, кино и телевидения. Тем более, что, зайдя в зал, она поразится, насколько схожа она с индийской актрисой - как в очевидных достоинствах (красивая текстура кожи, пышные, но не вызывающие формы, выразительный взгляд), так ив недостатках -у обеих слишком длинный с огромной горбинкой нос, кривые зубы, слегка косящие глаза. Впрочем, пользуясь специфическим макияжем, прическами и особой жеманной мимикой, Шармила оборачивала и эти так называемые недостатки в достоинства. Точно так же поступила и Стрейзанд.
Таким образом, когда мы называем Шармилу Тагор пропагандисткой стиля 1960-х, с его размером с пчелиный улей шиньонами, макияжем а-ля Клеопатра, короткими шифоновыми распашонками, стянутыми под грудью лентой на узел в форме бабочки, белыми кружевными оборочками на рукавах выше локтя и по подолу розовых платьев-макси (классический образец подобного наряда вы можете лицезреть на Шармиле в фильме Яша Чопры "Испытание временем" (Waqt, 1965), а также жеманной жестикуляцией, самозабвенным закатыванием глаз и кривыми ухмылочками «себе на уме», мы должны помнить, что всем этим неотразимым скарбом ей обязана не только индийская, но и мировая мода тех лет. Ведь ей подражала сама «Смешная девчонка» Барбра Стрейзанд, а Стрейзанд тогда подражали все!
В 1966 году на съемках той самой «Анупамы», в которой состоялось первое знакомство советского зрителя с Шармилой Тагор, нашей героине пришлось вступить в настоящую войну за свой коронный шиньон с режиссером картины и признанным лидером бомбейского кино Ришикешем Мукхерджи. Фильм с нежными, как подснежники, песнями Хеманта Кумара, рассказывал, если помните, о девушке, которой спившийся после смерти жены при родах отец внушил чувство вины за гибель ее матери. Героиня Шармилы стыдится самой себя, стесняется звука собственного голоса, а потому, воркуя на рассвете, пока дом еще спит, с цветками и птицами, хранит тишину посреди шумных обедов, и освобождается от навязанной ей отцом неловкости, заново обретает человеческое достоинство и желание жить своей жизнью только под влиянием случайного гостя - бедного поэта (Дхармендра), посвятившего ей книгу.
Мукхерджи видел свою героиню воплощением застенчивой, закрытой, погруженной в морок навязанного ей культурной традицией духовного самобичевания индийской девушкой и никак не мог согласиться, чтобы ее голову венчала эта новомодная копна с подложенным шиньоном. 19-летняя Шармила до хрипоты доказывала мэтру, что для нее этот шиньон -всё равно, что для других цвет собственных глаз или тембр собственного голоса: опознавательный признак, неотъемлемая черта. Она одержала победу: не только как строптивая звезда, но и как кинематографист. В итоге эта бесконечно продолжающая силуэт головы темная линия волос над задумчивыми зрачками ее героини стала едва ли не главным изобразительным мотивом фильма, средоточием темных, скрытых от посторонних мыслей и переживаний, которыми не спешит поделиться с окружающими Ума и которые превращают ее в ходячую молчаливую загадку.
Вообще, молчание, пауза - это то, в чем Шармила как актриса особенно сильна. В «Испытании временем» ее героиня учит симпатичного, но бедного однокурсника (Шаши Капур) водить машину. Когда его мать заболеет раком, и он будет вынужден бросить учебу, он использует полученные им от Шармилы навыки, чтобы заработать денег на лечение матери. И однажды, сев в лимузин своей кузины, Шармила опознает под фуражкой шофера памятные ей по студенческому капмусу бархатные ресницы Шаши. Только сейчас между ними стена: он - на переднем водительском кресле, она - на заднем, где сидят господа. Шармила не спешит увещевать Шаши, понимая всю двусмысленность ситуации: те несколько секунд, когда она, косясь на его фуражку, заводит за спину руку, слегка наклоняется вперед, чтобы что-то сказать, но передумывает, закусив губу, лучше описывают всю косность и неодолимость индийской иерархии общественного положения, чем любые пламенные речи и трактаты на эту тему.
С женщинами, вынужденными по тем или иным причинам хранить молчание, связаны лучшие роли Шармилы. Подчас эта тема оказывается решенной в юмористическом ключе - как в комедии Ришикеша Мукхерджи «Втихаря» (Chupke Chupke, 1975), где ее героиня соглашается подыграть мужу (Дхармендра), когда тот представляется ее незнакомому с избранником племянницы дяде (Ом Пракаш) шофером, чтобы подвергнуть испытанию ставшую в семье притчей во языцех дядину проницательность: в итоге уморительный Ом Пракаш начинает все больше напоминать запутавшегося в кознях домашних персонажа Луи де Фюнеса и уверенно движется к госпитализации в сумасшедший дом, а один из самых брызжущих весельем кадров бомбейского кино застает Шармилу сидящей на полу в компании четырех посвященных в тайну мужиков и хохочущей до слез.
Но чаще молчание Шармилы было стержнем драмы - как в напряженном триллере по сценарию Гульзара «Сбежавший» (Faraar, 1975). Ее Аша разрывается между долгом перед мужем-полицейским (Санджив Кумар) и давней, скрытой от мужа, но так и не подавленной юношеской любовью к человеку (Амитабх Баччан), который, став убийцей, укрывается от ареста в их доме, взяв в заложники обожающего игры в «Короля преступников» сынишку. Несколько детективный сюжет этой решенной в стиле
телеспектакля картины, простроченной наэлектризованной романтикой отчаяния больших городов музыкой Кальянджи Ананджи, стал метафорой тех душевных тайн и неосуществившихся надежд молодости, что таится за благополучным семейным фасадом всякой замужней женщины.
Хранит молчание и вынужденная всю жизнь выдавать себя в глазах родного сына-летчика (Раджеш Кханна) за его няньку героиня «Преданности» (Aradhana, 1969), ставшей одним из рекордсменов советского проката начала 70-х и по праву принесшей Шармиле премию «Филмфэр» за лучшую женскую роль года. Режиссером «Преданности» стал Шакти Саманта. Если бенгалец Сатьяджит Рей привел Шармилу в кино, то Саманту следует назвать ее бомбейским Пигмалионом. Именно он был режиссером ее первой картины на хинди «Красавица Кашмира» (Kashmir Ki Kali, 1964): и хотя хинди-произношение приехавшей покорять Болливуд бенгальской актрисы было далеко от совершенства, все искупали ее сказочные наряды, равно зажигательные перебранки и лирические дуэты с Шамми Капуром и, конечно, ямочки. А если по ходу просмотра с трудом верилось, что такая манерная кокетка может быть простой деревенской продавщицей цветов, то всё искупал
полностью переворачивавший выстроенную в фильме систему отношений финал, где она оказывалась дочерью богатейшего фабриканта.
Следующая же совместная работа Саманты и Шармилы зацементировала ее статус пропагандистки западных мод и образа жизни: в ленте «Как-то вечером в Париже» (An Evening in Paris, 1967) с тем же Шамми Капуром она сыграла выросшую и воспитанную во французской столице фифу и стала первой бомбейской актрисой, появившейся на экране в разъемном купальнике. Когда за этим последовал целый кипеж со стороны блюстителей нравственности, она только подлила масла в огонь, сфотографировавшись в том же самом откровенном костюме на обложке одного из журналов.
«Почему вы предпочли мировую славу, связанную с работой в фильмах Рея, съемкам в бомбейских фильмах, интересующих только индийских зрителей?» - спросили как-то Шармилу. И она ответила: «У Рея я была одной из красок на его полотне. Я хотела найти свой голос и проверить его силу. Болливуд предоставил мне такой шанс. И кажется в этом не оставляющем актрисе особой свободы формате, мне удалось перекричать оглушающие фанфары масала-фильмов, донести до зрителя свои собственные мысли и потолковать с ним о самом сокровенном».
В 1968 году Шармила вышла замуж за 27-летнего набоба харьянского княжества Патауди Мансура Али Кхана и приняла ислам, взяв мусульманское имя Айеша Султана. Он был капитаном индийской сборной по крикету, которая под его командованием одержала 9 побед на международных состязаниях, и за это получил прозвище «Бенгальский тигр». Он не делал ей предложения: просто как-то пригласил в свой дворец, подвел к матери и сказал: «Вот, мама, это моя будущая жена». Первенцем Шармилы и Мансура стал будущий знаменитый актер Саиф Али Кхан, который на экране стал своего рода мужским обличьем знаменитой матери и в 2004 году был награжден на церемонии вручения «Филмфэр» премии как «икона стиля». Позже у набоба и актрисы появилось две дочери, одна из которых - Соха -тоже снимается в кино.
Рождение детей никак не повлияло на кинокарьеру Шармилы: просто в отличие от большинства индийских див эта почитательница Пруста и сторонница левых прокоммунистических взглядов не разбазаривала свой талант на ерунду. Она полностью выкладывалась только в фильмах серьезных, тяготеющих к психологической драме, режиссеров Басу Бхаттачарии («Открытие»/ Aavishkar, 1973) и Гульзара («Пора»/ Mausam, 1975). С удовольствием одалживала свою королевскую стать и умение носить модные в те годы черные черепашьи очки в белой оправе в фильмы своего первого учителя Рея, живописующие праздники и эскапады интеллигенции, - и за подобную роль в его ленте о пикнике «Дни и ночи в лесу» (Aranyer Din Ratri, 1969) вновь удостоилась от своей американской поклонницы Паулин Кейл восторгов по поводу «несравненной грации мисс Тагор». А в типичных бомбейских боевиках, где все внимание было сосредоточено на шпионских похождениях Дхармендры (Поверь в мечту»/ Yaakeen, 1969) или любительских детективных расследованиях Дилипа Кумара («История любви»/Dastaan, 1972), с некоторым автоматизмом, какой и заслуживают женские роли в подобных постановках, просто демонстрировала новые наряды и прически.
Постепенно она отдалилась от кино, снимаясь, когда требовалось поддержать сына-дебютанта («Влюбленный бродяга»/ Aashiq Awaara, 1993, «Филмфэр» Саифу за лучшую мужскую роль-дебют), или в накладных бровях бабушки героя донести до нового поколения важную мысль «Слушайся только сердца: разум иногда может тебя подвести, но сердце обязательно отведет тебя к счастью» («Мятежная душа»/ Маnn, 1999, с Амиром Кханом) или переиграть коронную роль Элизабет Тейлор в бенгальской версии романа Агаты Кристи «Зеркало треснуло» (Shubho Mahurat, 2003), осуществленной Ритупарно Гхошем, наследником Рея на престоле самого вдумчивого индийского кинорежиссера.
Зато по эту сторону экрана, на посту Председателя Комиссии по киноцензуре, она активна как никогда. Борется за право показывать по ТВ с 11 вечера до 4 утра фильмы с грифом «Только для взрослых», сделала возможным целый шквал кинопоцелуев и обнаженной натуры, обрушившийся на индийский экран за годы ее работы в Комиссии, и ведет непримиримую борьбу с министром здравоохранения Индии Анбумани Рамадоссом: «То он приставал к нам, чтобы мы запретили героям фильмов курить, то - есть чипсы, теперь кричит, что в пьянстве нет ничего смешного, и когда мы показываем в кино, какими забавными и славными становятся люди под влиянием алкоголя, то растлеваем молодежь. А по-моему, что по-настоящему важно - так это чтоб господин Рамадосс переключился на решение настоящих проблем нашего здравоохранения. Пусть сначала разберется с оборотом поддельных медикаментов в стране, а потом считает, сколько мы тут в кино пьем и курим!» Рамадосс и не знал, что раздразнил настоящую бенгальскую тигрицу: недавно она привезла в Индию знаменитого английского актера Рэйфа Файнса («Английский пациент»), Посла доброй воли ЮНИСЕФ, и посвятила его в проблемы ВИЧ-инфицированных Индии, сделала сви детелем той дискриминации, которой они подвергаются на официальном уровне при полном отсутствии надлежащего медицинского обеспечения. В присутствии телекамер Шармила повязала на запястье Файнсу «суракшу бандан» - клятвенную ленту и взяла с него слово, что он не забудет увиденное в Индии и как представитель ЮНИСЕФ примет все необходимые меры, чтобы изменить здешнюю ситуацию с ВИЧ и СПИДом.
В недавнем интервью газете «Хинду Таймс» Шармила подводила итоги своих первых 60 лет жизни: «Я сполна насладилась каждой жизненной фазой. В 20 лет я делала всё, что кажется соблазнительным двадцатилетним. Совершала ошибки. И - росла. 30 - чудесный возраст: пора детей. В 40 я находила общий язык со свекровью, давала детям образование и проходила вместе с ними сквозь джунгли подросткового периода. 50 - это возраст освобождения, когда ты выплатил все долги семье и детям и внезапно осознаешь: «Я свободна, и могу всё делать по-своему». Ты снова принадлежишь самой себе, думаешь о себе как о ком-то, у кого нет пола, а не как о женщине со всеми вытекающими обстоятельствами. И перестаешь извиняться, что у тебя прорва работы... А недавно, когда мне предложили пост Председателя цензурной Комиссии, возник один незначительный, вроде бы, вопрос: а что печатать на визитке? В школе, где учатся мои внуки, я -миссис Кхан. Для подданных моего княжества я - бегум Патауди. Я призадумалась: вот сколько я, оказывается, всего. А когда всё это перебрала в уме, то сказала: «Печатайте мое имя так: Шармила Тагор». Так что теперь я вступила в фазу обретения собственного «я».
Алексей Васильев
"Мир индийского кино" №33, 2008 г.
